Толагай

Думая о жизненном и творческом пути Ильяса Есенберлина, всегда вспоминаю один из эпизодов аламан байги, посвященной празднованию 125-летия великого Абая. Это состязание у подножия Чингистау я снял на пленку.
На старенькой, видавшей виды редакционной машине мы неотступно следовали за горделивыми, рвущимися в бой породистыми скакунами. В байге участво­вало около сотни аргамаков, и, надо сказать, это было сильное зрелище. От топота копыт тулпаров, растекающихся по равнине черной, блестящей лави­ной, поднималась густая, белесая пыль, а восторженные крики зрителей еще сильнее подстегивали разгоряченных коней. Главный приз тогда взял черный жеребец Бошая. Для многих это стало неожиданностью, потому что две трети пути он был далеко не в первых рядах. Но когда до финиша оставалось около десяти километров, черный жеребец внезапно вырвался вперед. Он так стремительно взлетел над землей, как будто воспарил в воздухе. Казалось, у скакуна открылось второе дыхание. Говоря о творчестве Ильяса Есенберлина, не могу не провести параллель с этим аргамаком, обирающим все свои силы перед решающим рывком.

Султан ОРАЗАЛЫ,

писатель, заслуженный деятель РК

В свои пятьдесят лет Есенберлин успел стать автором стихов, дастанов, повестей и драм. Од­нако, несмотря на это, Ильяс широкой пуб­лике был мало известен. В 1966 году в печати появился его роман «Сражение», вмиг просла­вивший автора. Затем в течение семнадцати лет последовало еще 19 романов, да каких! По­добного титанического труда история казах­ской литературы еше не знала. Широта за­мысла, раскрытие характера и глубины духа народа посредством постоянного обращения к истории, призыв к единству и независимос­ти — все это возводит Есенберлина в ранг клас­сика. Он один из тех редких прозаиков, кото­рые выстраивают в своих произведениях ты­сячелетнюю историю своего отечества. Автор разворачивает художественное полотно лето­писи Степи протяженностью более 750 лет. Президент страны Нурсултан Назарбаев по достоинству оценил этот труд.

Со временем эти произведения стали эн­циклопедией жизни казахов ханского перио­да. Автор не только освежил историческую память соотечественников, но и просветил тех, кто не имел представления о жизни своих предков. Ильяс Есенберлин долго собирал ис­торические сведения, отсеивал ненужное, ос­тавляя только самое ценное, что составило канву сюжетов его романов. По сути, это про­явление героизма, потому что создать такой архив под силу только коллективам целых институтов. Такой титанический труд не мо­жет остаться незамеченным, и постепенно Есенберлин стал одним из тех, кого любят и берегут как достояние нации.

Собранный материал может остаться ни­кому не нужным грузом, если не вдохнуть в него жизнь. Сделать это может только страс­тная и талантливая натура. Ильяс выбрал доселе непроторенный путь и создал свой эта­лон исторического романа. Он мастерски со­вместил летописи седовласых жырау с клас­сической художественной прозой.

Внезапный прорыв Ильяса в большую ли­тературу неприятно поразил некоторых его коллег. Роман «Хан Кене» вызвал неодноз­начные оценки. Были и хвалебные, и отрица­тельные отзывы. Пока критика под лупой рассматривала этот труд Есенберлина, он ус­пел издать следующий роман. Об Ильясе за­говорили как о талантливом романисте. В течение пятнадцати последующих лет, несмот­ря на реплики завистников и неоднозначные суждения литературных критиков. Есенбер­лин творил. Серия его исторических рома­нов стала новым словом в отечественной литературе, а произведения, поднимающие ост­рые вопросы современности, не оставили равнодушными его почитателей. Причина успе­ха еще вчера неизвестного романиста проста: он пишет о насущных проблемах людей. Ис­кусно пользуясь художественным словом, романист легко распутывает сложные узлы человеческих взаимоотношений и без труда объясняет перипетии эпохи.

Илеке был не из тех, кто умеет пользо­ваться своей славой. Автор часто подвергал­ся гонениям. Но в этом были и свои плюсы: он научился бороться и не бояться тех, кто чинил ему препятствия. Ильяс торопился осуществить свои творческие планы, поэто­му те, кто по недомыслию или из зависти ста­новились на его пути, получали «по заслу­гам». Однажды я был свидетелем того, как Ильяс-ага отчитал самого заведующего от­делом культуры ЦК. По тем временам — не­слыханная дерзость! Он сказал высокому должностному лицу буквально следующее: «Не утруждай ты себя оценкой моего твор­чества, лучше родной язык подучи и грамот­но напиши свою фамилию на казахском».

Я вспоминаю свою первую встречу с Ильясом Есенберлиным в Союзе писателей сразу после выхода в свет романа «Хан Кене». В фойе я увидел степенного седовласого, скромного на вид человека небольшого роста. Писатель беседовал с посетителями, а я, заняв удобную позицию в кресле, незаметно наблюдал за ним. Отметил бледность — вечную спутницу писа­телей, проводящих много времени за письмен­ным столом. Доброжелательный взгляд лучи­стых глаз и глуховатый голос располагали к общению. Трудно было поверить, что такой ничем не примечательной человек написал на­шумевший роман. Позднее выяснилось, что за этой неяркой внешностью скрывается цель­ная незаурядная личность.

В 1980 году я задумал серию видеофильмов о выдающихся личностях под рубрикой «Сух-бат» («Диалог»). Писатель благосклонно при­нял мое предложение, и я стал частым гостем в его доме. Мы много говорили о жизненном пути писателя и об истории создания того или иного произведения. Илеке подробно описал свои взаимоотношения с недругами и друзьями, рассказал в деталях о злоключени­ях на киностудии. Большой писатель отнесся ко мне как к старому другу, и беседы полу­чились предельно искренними. Жара в сере­дине лета того знаменательного года стояла невыносимая, и как-то мы выехали за город, чтобы подышать свежим горным воздухом и продолжить работу над фильмом.

— Ильяс-ага, я много раз любовался снеж­ными вершинами и зелеными склонами Ала­тау. Вот и сейчас, глядя на горы, я вспоминаю страницы ваших романов, посвященные ска­зочной красоте родного края. Взять все ваши шестнадцать романов (тогда еще не была из­дана трилогия «Лодка, пересекающая океан») и представить их содержание в виде беско­нечного каравана во времени и пространстве! Этот караван пересек бы подернутые дымкой миражей невысокие сопки Сары-Арки, пустыни Бетпак-далы, высокие волны Иртыша, плос­кую равнину Мангистау и затерявшиеся в об­лаках вершины Алатау. Эпохи идут одна за другой, меняются общественные формации... Илеке, существуют ли узы, связывающие че­ловека и природу?

— Султан, этим вопросом ты задеваешь проблему, которая очень важна для меня. Когда я описываю природу востока страны с ее многочисленными реками, склонами гор, покрытыми вечнозелеными елями, или бла­гословенные урочища Сыр-Дарьи и другие не менее прекрасные края нашей родины, то не ограничиваюсь лишь поверхностным изоб­ражением. Для кочевников, которые ежеднев­но преодолевали десятки километров пути, занимались разведением скота и охотой, ок­ружающая среда имела очень важное значе­ние. Говоря образно, мир — это два берега громадной реки. Человек — с одной стороны и матушка-природа — с другой. Хорошо зная, какое влияние оказывает она на душевное состояние человека, на его настроение и по­таенные помыслы, я в своих произведениях уделяю особое внимание взаимоотношениям моих героев с природой. Я много ездил по стране. Исторические сведения о местности, описываемой в романах, я черпаю у местных жителей и аксакалов. Что произрастает в данном регионе, есть ли реки и где они берут начало, удобно ли место для проживания, до­статочно ли трав для прокорма скота? Для меня важна не только красота пейзажа, а то, как в целом влияют природные факторы на жизнь местных жителей. Только после такой объемной подготовительной работы я при­ступаю к написанию романа.

— Существует расхожее мнение, что у писа­теля кроме дарования должен быть опреде­ленный жизненный опыт, поскольку чаше все­го он черпает сюжеты из собственной биогра­фии. Расскажите, как вы пришли к мысли за­няться творчеством?

— Вопрос очень волнующий. Мне шестьдесят пять, но иногда возникает ощущение, что я живу целое тысячелетие. В моей жизни мно­го всякого происходило. Судьба сводила меня с разными людьми. Иногда я переживал не са­мые приятные моменты. Как говаривал покой­ный Мухтар, судьба ко мне нынче немилости­ва, как злая мачеха. Был на войне. Рано остал­ся сиротой, воспитывался в детдоме. Окончил горный институт. Работал и в чистом поле, и в больших городах. Конечно, все это не могло не повлиять на мое творчество. В литератур­ном институте я не учился, но писать начал рано: еще в детском доме сочинял стишки в стенгазету. После войны страсть к сочинитель­ству полностью овладела мной. Все пережи­тое просилось на бумагу и стало первопричи­ной того, что я избрал стезю прозаика. Лет десять работал редактором на киностудии. Тогда-то я и прошел хорошую школу отбора сюжетов художественных произведений. Лет семь-восемь редактировал художественные произведения в крупном издательстве. Здесь я утвердился в мысли всерьез заняться литера­турой. Одно время был инженером на пред­приятии и хорошо познакомился с ритмом работы большого завода и жизнью трудового люда. Разнообразная деятельность, богатый жизненный опыт помогли мне с выбором сю­жетов для будущих произведений. Самая близ­кая тема для меня — история моего народа. Я поставил себе задачу возродить историческое прошлое казахов, которое стало постепенно забываться. Таким образом, я полностью по­святил себя истории степного края.

— Коль скоро речь пошла об исторических романах, я хотел бы уточнить небольшую де­таль. Как соотносятся историческая правда и художественный вымысел в трилогии «Кочев­ники?

— Казахи очень древний народ. Они живут на этих землях с эпохи саков и кипчаков. А если хорошо покопаться в исторических ар­хивах, то можно убедиться в том, что корни их уходят в глубь веков. Наша республика зани­мает седьмую часть всей территории СССР. Что касается численности населения, то эта цифра не очень изменилась с древних времен. История народа, в течение тысячелетий вла­девшего такой огромной территорией, конеч­но, »е была безоблачной- И на западе, и на юге было достаточно внешних врагов. А на востоке явственно слышалось горячее дыха­ние китайского дракона. Правители этих стран денно и нощно мечтали о том, чтобы поселить своих подданных на благословенной казахской земле. С детских лет я задумывался над судь­бами своих соплеменников, которые своих еще не твердо стоящих на земле сыновей сажали в седло и давали в руки копье.

Родился я в Атбасаре. Вырос и возмужал в степи, необъятные просторы которой залег­ли между Улытау и Кокшетау. Это священ­ные для казахов места, потому что здесь за­рождался институт ханства алаша. Здесь захо­ронены Жошы-хан, Алаша-хан, святой Акме-шит. В урочише Кишитау покоится хан Едиге. Все это подтверждает тот факт, что на зем­лях Сары-Арки располагалась орда казахских ханов. О разносторонних талантах кокшетаусцев и их вкладе в культуру народа вы, конеч­но, наслышаны. Степь, которая взрастила меня, является своеобразными мифическими воротами между величественным Улытау и седым Кокшетау. Эти врата широко раскры­лись для культуры и литературы и стали кла­дезем традиций степняков. Я с малолетства впитал атмосферу древних легенд, песнопений жырау и высокого слова акынов. Тогда я на­учился уважать Слово. Мне посчастливилось услышать из уст прославленного акына Тайжана поэму «Бегство кипчака». В-1928 году на многолюдной ярмарке Тайжан исполнил эту поэму для сородичей. Впоследствии в одном из своих произведений я использовал это тво­рение в качестве исторического свидетельства.

Примечательная деталь: историки, тщательно исследовавшие казахские сказания, убедились в том, что эти предания базировались на достовер­ных исторических фактах. Правда, народная фан­тазия иногда рождала легенды, например, о том, что хан Едиге был рожден не смертной женщи­ной, а феей. Но в целом сказители старались при­держиваться истинного положения вещей. Я мно­го времени потратил на то, чтобы отделить зерна от плевел. Поверь, мне открылась истина, что у такого храброго, певучего и даровитого народа и история незаурядная. В своих романах я широко использовал летописи разных народов, труды иранских ученых, старинные русские часословы и толстые журналы историков. Все эти сведения крепко помогли мне в работе над «Кочевника­ми». Изучив более сотни исторических источни­ков разных стран, я сравнил их с лучшими образ­цами устного народного творчества степняков. Только после такого скрупулезного сопоставле­ния фактов я использовал отобранный мною ма­териал в своих произведениях.

В целом у меня очень мало придуманных геро­ев. Например, в «Хане Кене» одного из действую­щих лиц зовут Есиркеген. Он сделал очень мно­го, для того чтобы сблизить культуру двух наро­дов: казахского и русского. Общественного дея­теля с таким именем история не знает. Но в то время было очень много просвещенных моло­дых людей, которые обучались в Омске и Орен­бурге. Это собирательный образ. Я знал с деся­ток таких людей, и от каждого я привносил в образ Есиркегена какую-то черту характера. В своих романах я описываю жизнь и деяния реаль­ных исторических личностей, однако для боль­шей достоверности и оживления сюжета я приду­мывал одного-двух статистов. Например, в рома­нах «Хан Кене» и «Заговоренный меч» фигуриру­ют всего пять-шесть таких придуманных участ­ников действа.

— В вашей трилогии первая и третья книги очень разнятся по художественным приемам и стилю. Чем это можно объяснить?
— О стиле и языке моих произведений очень много говорят. Вы спрашиваете, в чем причина несоответствия между первой и третьей книга­ми? У каждого романа свой стиль и язык. Если они и не отличаются по тематике, то в отноше­нии выбора языковых средств этого не скажешь. Разнообразие и адекватность лексических при­емов связаны с темой произведения. Возьмем роман «Охраняй меня своей тенью». В этом про­изведении явления природы и описание харак­теров действующих лиц созвучны с эпохой, сре­дой обитания, и поэтому используются соответ­ствующие языковые единицы. А жизнь под зем­лей, в шахтах («Золотая птица») требует своих языковых форм и своего восприятия действи­тельности. Этим можно объяснить и несоответ­ствие стилей, упомянутых в «Заговоренном мече» и «Хане Кене». Еще одна причина заключается в следующем. Сначала я хотел, чтобы эти три ро­мана были объединены одной идеей и стали три­логией. Материал уже был собран и приведен в систему. Но потом меня одолели сомнения. Я подумал, если первая и вторая книга выйдут в свет, а третья не дойдет до читателя, то я не смогу осуществить свой авторский замысел.

Именно третья книга несет большую смыс­ловую нагрузку, потому что в ней описывается самый сложный период истории, связанный с восстанием Кенесары. Это историческое собы­тие оказало влияние на судьбы многих людей, причем для большинства оно оказалось фаталь­ным. Поэтому я хотел, чтобы третья книга как можно скорее попала в руки читателей. А со­держание первой и второй не стало бы вызывать возражений у властей предержащих. Я не же­лал, чтобы мой первый исторический роман был написан сухим языком цифр и фактов, поэтому уделил большое внимание запоминающимся художественным приемам, сочности и разнооб­разию отбираемой лексики и динамичности сю­жета. В романе много места отдано описанию природы края, самобытным характерам людей. Если в «Заговоренном мече» больше документа­листики, то в этом романе уделяется внимание художественным приемам, оживляющим пове­ствование. Как казахи, уплетая за обе щеки ку­сочки печени, добавляют к ним янтарно желтые ломтики казы, так и я попытался раскрыть в романе некоторые сложные проблемы при по­мощи легенд и сказаний. В этом и заключается автономность романа «Хан Кене».

— Ильяс-ага, говорят, что последние пятьдесять лет для вас были особенно плодотворными. Такой продуктивный и системный труд — нечас­тое явление в казахской литературе. У вас, на­верное, особый режим работы?

— В 1966 году вышел в свет мой роман «Схват­ка». С тех пор издается по одной книге в год. Некоторые вопрошают: «И когда он успевает творить?». Темы для своих романов я выбираю разные. Пять-шесть романов я посвящаю про­мышленному производству, а один-два — буд­ням тружеников села. Но основная тематика — историческая.

У меня свой план работы. Я сначала собираю материал: сведения, факты, рассказы очевидцев. В основном опираюсь на фольклор. Затем отби­раю историческую литературу, исследую, сопо­ставляю, выписываю нужные отрывки. Потом год-два «перевариваю» найденные сведения, об­думываю сюжет нового произведения. Задаюсь вопросами: что я хочу сказать читателю книгой, как донесу до него свои сокровенные мысли, какие ориентиры оставлю для будущих поколе­ний, чтобы они, заинтересовавшись историей родной земли, продолжили дело своих предше­ственников? Таким образом я выстраиваю кан­ву произведения, продумывая до мелочей каж­дый эпизод. Эти методы работы используют многиеиз нас, выросшие на легендах и предани­ях. Творят не спеша, без суеты. Наконец насту­пает момент, когда я беру ручку и белый лист бумаги. Вот тогда уже пишу день и ночь, не от­влекаясь, и в таком состоянии подъема нахо­жусь до тех пор, пока не поставлю последнюю точку. Роман «Хан Кене» я написал всего за три месяца. Моими советчиками в работе над этим произведением были Саурбек Бакбергенов, Мухтар Магауин и Кабдеш Жумадилов. Они видели, в каком темпе я работаю. Отвлекать меня в такие минуты — абсолютно бесполезно.

Задумал трилогию «Кочевники» я еще в 1945 году. В 1960-м приступил к работе над тремя романами. Причина такой затяжной подготов­ки проста: исторический материал требует усид­чивости и предельной пунктуальности автора. А изложение на бумаге каждого романа трило­гии заняло у меня приблизительно от трех до шести месяцев. Такой метод самый приемле­мый для меня.

— Илеке, в истории литературы встречалось немало писателей, которые за короткое время выдавали довольно читабельные произведения. Говорят, что Полевой поспорил с Фадеевым, что напишет повесть всего за одну неделю. Фадеев, с предубеждением относящийся к произведениям-скороспелкам, приступил к чтению его повести «Возвращение», приговаривая: «У торопливой кошки рождаются недоношенные котята». Одна­ко, почитав, вынес вердикт: «Торопливая кошка не всегда рожает недоношенных котят, однако глазки у этих новорожденных не сияют, как звез­ды. Настоящая литература — это прежде всего адский труд, упорство и растворение без остатка».

— Я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Старики говорят: «Хочешь узнать, почему ты не популярен — поинтересуйся мнением народа, если хочешь узнать, не зануда ли ты, спроси об этом у собственной жены». О качестве моих тво­рений ты можешь узнать от критиков и интел­лигентной, читающей публики. Да ты и сам кри­тик, хорошо видишь разницу между истинным бриллиантом и тусклым камушком. Я могу уве­ренно сказать, что каждое мое произведение вы­страдано. Даже если на бумагу мысли ложатся легко, то (здесь я не могу не согласиться с Фа­деевым) все мои романы — это результат тяжко­го, упорного труда. Я никогда не сворачиваю с однажды выбранного пути. Если я взялся за что-то, то обязательно доведу дело до конца. Это некоторым не нравится. Но таким уж я уродил­ся. Такова моя природа.

Илеке из той категории людей, которые хо­рошо излагают свои мысли на бумаге, а когда приходится держать речь, то златоустами их никак не назовешь. Писатель и сам признает­ся: «Я не мастер красиво говорить». Но если собеседник задевает какие-то глубинные стру­ны души Илеке, то он загорается и страстно излагает свою позицию. Бывает, дает резкую отповедь своим оппонентам, если кто-то по­сягает на его убеждения.

Но только в творениях вы почувствуете би­ение страстного, горячего сердца автора, по­лет фантазии и скрытые доселе черты его ха­рактера, его родство с мудрыми и отважными героями.

— Вы автор многих произведений, но навер­няка есть романы, наиболее близкие и дорогие вашему сердцу.

— Мои произведения выстраданы бессонными ночами, и каждая книга мне дорога. Поэтому, когда критики нелестно отзываются об одном из твоих детищ, это очень неприятно. Конечно, у меня есть книги, которые мне наиболее близки. Это первые романы—«Схватка», «Опасный брод», «Влюбленные» и «Хан Кене». Но особенно доро­ги зрелые произведения — роман «Лодка, пере­плывшая океан» и трилогия «Золотая орда». В романе «Схватка» хороша сама тема, динамизм событий. Здесь есть все: и измена, и преданность своему делу, и высокие цели. Герои — Даурен и Нурке—антиподы. Тем интереснее для меня было исследовать порывы их душ. По тематике это про­изведение мне ближе, потому что в нем повеству­ется об инженерах. Не забудьте, что это был мой первый большой роман. А первое произведение, как первенец, всегда вызывает нежность, массу восторгов и размышлений.

Произведение «Опасный брод» отражает эпо­ху становления советской власти и нелегкую судьбу лучших сыновей Степи, оказавшихся в самой круговерти перемен. События в романе тесно переплетены с перипетиями моей собствен­ной судьбы, поэтому это произведение мне осо­бенно дорого. В романе «Влюбленные» пережи­вания героев, большие жизненные цели, кото­рые они ставили перед собой, напоминают мои юношеские увлечения и устремления.

Роман «Хан Кене» потребовал от меня боль­шого терпения и душевного напряжения. Путь казахского народа к освобождению был тернист и кровав. Восстание под предводительством Ке­несары, затянувшееся на долгие десять лет, ста­ло экзаменом на зрелость. Требования степня­ков были закономерны.

В романе «Золотая орда» представлена еще более далекая эпоха, чем в «Кочевниках». В те времена трагедии и потрясения не обошли на­род стороной. Трилогия «Кочевники» была моим первым опытом исторического романа. А «Зо­лотую орду» я уже писал бестрепетной рукой, обогащенный опытом работы с историческим материалом. Поэтому я рассматриваю это про­изведение как определенный рубеж, как творе­ние, венчающее весь мой предыдущий труд.

— В произведениях, посвященных современ­ности, вы вывели целую плеяду представителей казахской интеллигенции. Вы могли бы как зре­лый, состоявшийся художник выделить положи­тельные и отрицательные черты представителей нынешней казахской интеллигенции?

— Взгляд писателя на окружающее, конечно же, отличается от обывательского. Творец бо­лее пристально вглядывается в процессы, про­исходящие в обществе. Я далек от того, чтобы в своих произведениях трубить только о победах. Напротив, стараюсь отражать и негативные про­явления некоторых индивидуумов, которые тя­нут общество назад. В среде казахской интелли­генции встречается немало отрицательных, бо­лее того, отталкивающих типажей. Свои жела­ния и амбиции они ставят выше общественных интересов. Это порождает тягу к карьеризму и богатству. В романе «Схватка» выведены два ге­роя — Нурке и Даурен. Речь идет о банальном плагиате. Нурке хочет присвоить себе авторство произведений, истинным творцом которых яв­ляется Даурен. Нетрудно догадаться, что Нур­ке движет желание прославиться любой ценой.

А в произведении «Защити меня своей тенью» есть некий Коган. Он убивает хорошую девуш­ку по имени Меруерт. Меруерт, работая по зову души в целинном совхозе, искренне хочет быть полезной своей родине. А Коганом движет обык­новенная жажда наживы. Целина для него — это случай урвать для себя побольше благ.

При помощи художественных образов я пы­таюсь бороться с такими явлениями. Я закон­чил книгу из трех романов под общим названи­ем «Лодка, переплывшая океан». В ней как раз повествуется о нравах казахской интеллигенции. В произведении можно встретить образы и уче­ных, и государственных деятелей, и писателей, и простых людей. Я думаю, что дал исчерпываю­щее описание эпохи, общества и своих совре­менников, постарался как можно достовернее изобразить характеры, мировоззрение и чело­веческие качества всех тех, с кем мне пришлось встречаться на жизненных тропах. Когда у че­ловека нет цели и большой мечты или он ничего не делает для того, чтобы осуществить свои за­ветные желания, то постепенно превращается в балаболку и хвастуна. В этом романе действуют не придуманные типажи, а живые представители своей эпохи. Но пока для меня весьма пробле­матично издать этот роман. Если это произведе­ние увидит свет до моей кончины, то на земле не будет человека счастливее меня.

— Ильяс-ага, каждая ваша новая книга — со­бытие для читателей, и я знаю, что вы получаете много писем от них. Сложился ли у вас свой образ идеального читателя?

— Это очень сложный вопрос. Разве можно признаться в том, что ты не благодарен своим читателям? Хотя я не могу сказать, что содержа­ние их писем соответствует моим чаяниям. Пи­сем приходит много. Особенно из сельской мест­ности. Авторы многих посланий вместо того, что­бы говорить о героях или художественных осо­бенностях произведения, утверждают, что кто-то из их предков тоже участвовал в описываемых событиях. И вопрошают: «Почему не названо имя моего пращура?». Некоторые подробно излага­ют легенды, связанные с именем их дальнего ро­дича, и чуть ли не приказывают, чтобы я расска­зал о нем в своем будущем произведении. Мало приходит писем с вдумчивым анализом романа.

Конечно, каждый автор ожидает адекватной оценки своей книга. К сожалению, такое бывает нечасто. Чаще всего писатели ориентируются на читателей с широким кругозором и хорошим вкусом, а таких, к сожалению, мало. В идеале вдумчивый читатель должен интересоваться не только поворотами сюжета, а попытаться уло­вить главную мысль автора и почувствовать то, что осталось «за кадром». — вот чего ожидает писатель. Но о таком читателе можно только мечтать. Авторы писем чаше всего безудержно хвалят мои произведения либо просто благода­рят. Я еще не получал письма, в котором гово­рилось бы, что мой труд подвиг кого-либо на творчество. Правда, некоторые сведения, кото­рые мне сообщают в своих письмах почитатели, я использую как документальный материал.

— Казахские критики не особенно балуют вас дифирамбами, хотя вниманием не обделяют. Ска­жите, были критические замечания или предло­жения, которые задели вас за живое, заставили заняться переоценкой ценностей и анализом сво­его творчества?

— Объективная критика без всякого пристра­стия требует профессионального подхода. К со­жалению, таким высоким искусством обладают не все, кто претендует на роль носителей исти­ны в последней инстанции. Статьи некоторых литературных критиков заставили задуматься меня о многих вещах. Например, 3. Сериккалиев разнес в пух и прах мой роман «Хан Кене». В статье не указаны конкретные недостатки, но складывается впечатление, что у автора статьи определенная задача: любой ценой очернить имя писателя. А вот известный русский критик В. Осоцкий в журнале «Вопросы литературы», не ограничиваясь подробным анализом, в добро­желательной форме указал на недостатки. Что примечательно, чувствуется, что он прочел мои творения не для галочки, а прочувствовал их. В нашей стране тоже есть критики, которые не страдают субъективизмом. Я много полезного извлек для себя из критических статей Рахман-кула Бердибаева и Хасена Адибаева. Они указа­ли на некоторые несоответствия в моих рома­нах, но сделали это корректно. Я считаю эти замечания совершенно справедливыми. Вот та­кие критические статьи мне импонируют.

— Вы начинали как поэт, и ваши поэмы даже были изданы отдельной книгой. Как бы вы оце­нили современное состояние этого жанра?

— Вопрос серьезный. В казахской поэзии по­эмы занимают особое место. Эти сказания древ­них поэтов дошли до нас как образец высокого поэтического слога. Можно без преувеличения сказать, что они стали живительным источником для многих современных поэтов. Наверное, по­этому в юности я увлекся поэзией. Однако ны­нешние поэты не любят сочинять поэмы. При­чин тому много. Закваской дастанов-поэм явля­ются динамичные, закрученные сюжеты: герой­ство батыров, борьба, любовь и ненависть, бесчисленные сражения... За рубежом поэзия при­глаженная, авторы избегают описания войн и да­леки от воспевания воинских доблестей. Может быть, наши авторы занялись подражательством... Но значительные события эпохи, многочислен­ные проблемы, столкновения невозможно опи­сать в коротком четверостишии. Поэтому ни в коем случае нельзя отказываться от жанра по­эмы. В свое время наши великие акыны не забы­вали об этом жанре. И сейчас нет-нет да и появ­ляются в печати дастаны. Жубан, Калижан, Ха­мит изредка радуют своих читателей весомым словом. Эти объемные творения являются гор­достью казахской литературы. А вот талантли­вая молодежь в лице Кадыра, Туманбая не спе­шит подарить нам поэмы. Возможно, они слиш­ком легко относятся к этому жанру.

— Как вы считаете, какова главная отличи­тельная черта современной казахской прозы?

— Особенность казахской прозы — в разнооб­разии тематики произведений. Я считаю положи­тельным моментом то. что в век техники и увлече­ния чужими языками, в частности русским, наша молодая поросль прозаиков обладает хорошим языковым чутьем. Ее представители мастерски владеют словом. По разнообразию языковых при­емов произведения молодых авторов можно по­ставить в один ряд с лучшими образцами прошло­го. Лет 20—30 назад злобой дня была борьба клас­сов в аулах и на производстве в городах. Сейчас многих творческих людей волнует историческое прошлое народа. Раньше кроме романа Ауэзова «Путь Абая» ничего стоящего в этом плане не было. А сейчас такие молодые авторы, как Кекилбаев, Досжанов, Санбаев, постепенно расши­ряют горизонты исторического прошлого. Вы по­читайте роман «Время» Бекежана Тлегенова! Ка­захские писатели затрагивали темы становления советской власти, коллективизации, жизни наро­да перед войной. Я имею в виду Габита Мусрепова и Габидена Мустафина. Но обширной панорамы того времени в литературе вы не найдете. Бекежан эти знаковые периоды отечественной истории опи­сывает подробно и обстоятельно.

Недавно был опубликован роман Калихана Искакова «Черный лес». Это тема, которой не касался ни один казахский писатель. В романе проходят судьбы людей, работающих в лесных хозяйствах. Это неизбитая и интересная пробле­ма. Аким Тарази в романе «Гнездо в облаках» поднимает тему производства и неординарности человеческих судеб. Совсем недавно мы все про­читали и выразили свое одобрение повести Мух-тара Магауина «Гибель тазы». Я бы сказал, что это одно из лучших произведений подобного жанра после известного «Серого лютого». Роман Кабдеша Жумадилова «Последнее кочевье» опи­сывает события в Китае и судьбу казахов в этой стране. Это произведение тоже можно отнести к лучшим образцам казахской литературы. Судь­бы наших соотечественников за рубежом — это благодатная тема, которая еще не нашла полно­го отражения в произведениях казахских прозаи­ков. Все это говорит о том, что наша литература растет и вширь и ввысь. Я бы сказал так: казах­ская проза достигла возраста зрелости, а значит, она близка к совершенству. Но впереди у нее one немало находок и достижений.

— Вы прожили большую и сложную жизнь. много повидали, обрели огромный жизненный и творческий опыт. Какой бы совет вы, как при­знанный мэтр, дали своим молодым коллегам?

— Конечно, я мог бы сказать банальные сло­ва, которые старшие испокон веков говорят молодым: мол, будьте трудолюбивыми, пишите нужные людям книги. Но я бы хотел вот о чем напомнить: говорить следует только о том, что тебе действительно не дает покоя, отнимает сон и душевное равновесие. Тогда получится хоро­шая книга. Но ничего путного не выйдет, если выберешь тему, которая тебя абсолютно не вол­нует и которая не выстрадана. Какие бы краси­вые слова ты ни подобрал, какой бы занима­тельный сюжет ни придумал, хорошего резуль­тата не будет. И второе. Нужно постоянно пес­товать и лелеять свое мастерство.

Сейчас выпускается много книг. Но большин­ство из них не трогают душу. Потому что автору не хватает мастерства. А что такое мастерство и высокий профессионализм? Это не только уме­ние придумать захватывающий сюжет, но и та­лант убеждения. Если читатель не верит автору, то такое произведение нельзя считать выдающим­ся. Возьмем пьесу «Козы-Корпеш—Баян-Сулу». В казахской литературе нет пьесы, лучше отра­жающей реалии фольклора. И язык, и сюжет безупречны. А если принять во внимание точку зрения молодых, то бишь реалистический под­ход, то получается, что в финале пьесы не хватает правды жизни. Никто не поверит тому, что мож­но отдать жизнь за свою любовь, просто так, без веских на то причин. Финал «Ромео и Джульет­ты» Шекспира не менее трагичен. Лоренцо усып­ляет на время Ромео. Джульетта видит спящего Ромео, воображает, что он умер, и накладывает на себя руки. Очнувшись, Ромео находит безды­ханную Джульетту и, считая себя виноватым в смерти возлюбленной, принимает яд.

Все это правдоподобно, и читатель верит ав­тору, потому что причиной смерти Ромео является не только любовь как таковая. Здесь при­мешиваются такие эмоции, как раскаяние и со­жаление о содеянном. В пьесе «Козы Корпеш — Баян-Сулу» главные герои погибают из-за силь­ной любви друг к другу. Получается, что про­стой пересказ народного предания неубедите­лен. Автор пьесы должен был творчески пере­работать фольклор. Если честно признаться, то я еще не встречал девушек-казашек, которые от любовной тоски сводили счеты с жизнью. При­дать достоверность художественному произве­дению, найти убедительные аргументы — это признак высочайшего мастерства автора.

— К истории казахского народа вы подошли как истинный художник. От вашего взора не ускользнуло ни прошлое Степи, ни ее настоя­щее. В начале беседы мы говорили о родной земле. Что бы вы сказали о сегодняшнем дне республики?

— Я уже говорил о том, что жизнь нашего народа тесно связана с природой. И в зимнюю стужу, и в летний зной степняк всецело зависел от капризов погоды. А сейчас мы пытаемся при­ручить природу. Получаем урожаи в засушли­вые годы. В самые студеные зимы наш скот ис­правно плодится. Все это благодаря достижени­ям в сельском хозяйстве. В свое время казахи преодолевали километры пути от Улытау до Ат-басара, чтобы приобрести пару мешков пшени­цы. А нынче они собирают миллиард пудов зер­на со своих полей. Если до революции в аулах было по одному грамотею на всю округу, то сейчас не счесть докторов наук, академиков, пи­сателей. Все это — свидетельства нашего роста. А сколько книг издается!

В казахской земле можно найти все элементы таблицы Менделеева. Еще двадцать, тридцать лет назад на этой территории проживало около трех миллионов казахов, а сейчас их свыше шести миллионов. Нищих у нас нет, зато есть богат­ство, образованные люди и определенные дос­тижения...

По всему было видно, что талантливый ху­дожник высказался не до конца. Кое-какие мыс­ли он оставил для себя. Его книги еще не исследо­ваны полностью и ждут должной оценки. Произ­ведения Илеке переведены на десятки языков, и сейчас еще некоторые его книги находятся в ста­дии перевода. Эти многотомные труды Есенберлина еще не раз будут доказывать миру состоя­тельность казахской литературы.

— Нет ничего дороже человеческой жизни, — продолжил Илеке. — Потому что она дается всего один раз. Есть немало примеров, когда эту единственную жизнь, дарованную Всевыш­ним, кладут на алтарь Отечества, любви к жен­щине или другой сокровенной мечты. Поэто­му можно сделать вывод, что есть ценности до­роже, чем жизнь. Что касается писателя, то у него две жизни. Одна — приватная, другая пол­ностью связана с его героями. Для писателя дороги обе ипостаси.

Вообще, быть писателем — это труднейшее из искусств. У генерала есть солдаты, у исследователя — лаборатория, у артиста — режиссер и зрители, а у тебя нет ничего, кроме чистого ли­ста бумаги и ручки, красная цена которой — десять-пятнадцать копеек. Это и есть твой фронт и твоя армия. Если обладаешь отвагой и мощью, то выходи в чисто поле и сражайся! В конце концов победа придет. Да еще какая! Подни­мешься на такие высоты, какие и не снились некоторым деятелям. Весь мир будет у твоих ног! И оружием твоим будет не алмазный резец высекающий из гранита скульптуры, а эта копе­ечная ручка. С этой вершины, которую ты покорил своим трудом и талантом, тебя не сможет низвергнуть ни богач, ни батыр, ни царь. Даже целой эпохе будет это не по силам. Твоя жизнь продолжится в твоих героях и станет духовным сокровищем. Так, после физической смерти пи­сателя начинается его вторая жизнь — вечная. Ради такого будущего можно не жалеть сил. Творческое долголетие автора зависит от того, каким его воспринимает народ. Писатели, кото­рые рассказывают о своем народе, его прошлом, настоящем и будущем, — это счастливые люди. Я считаю себя одним из таких счастливчиков.

Ильяс Есенберлин до последнего вздоха вы­полнял свой долг перед народом. Великая любовь к своим истокам, к родной земле и щедро отпу­щенный Всевышним талант подняли его не толь­ко на олимп литературного мастерства. В 60— 80-е годы автор исторических романов стал властителем дум целого поколения. Без пре­увеличения можно сказать, что Есенберлин сво­ими произведениями воспитал свободолюбивое и гордое поколение, осознающее, что у него за плечами тысячелетняя история и славные дея­ния предков. Ильяс-ага верил в прекрасное бу­дущее своего народа. Однажды, когда мы, бесе­дуя, прогуливались перед театром оперы и ба­лета имени Абая, он внезапно остановился и тронул меня за рукав:

— Знаешь, Султан, в последнее время у меня в ушах звучат воинственные кличи и песнопения времен Кира и победительницы-царицы Томи-рис, кагана Билге, Кюль-Тегина и казахских ха­нов, вызванных к жизни мной в исторических ро­манах. Все это неспроста. Увидишь, наш народ ждут впереди невиданная слава и авторитет.

Эти слова Илеке, сказанные в уже далекие от нас 80-е, я часто вспоминаю. Что это ? Дар пред­видения ? А может, это и были потаенные мечты творца, о которых он не хотел говорить всуе?

Как бы то ни было, с обретением независимо­сти люди найти дорогу к храму. В степи стал возрождаться дух наших достойных предков.

Перевод

Марьям Жолдасбековой

// Казахстанская правда. - 2006. - 28апреля.